Веркор - Избранное [Молчание моря. Люди или животные? Сильва. Плот "Медузы"]

— Какое он произвел на вас впечатление при первой встрече?

— Человека с обнаженными нервами. Он с первого взгляда меня растрогал: слишком короткая мальчишеская стрижка, непокорная прядь светлых волос — знаете, хохолок, который торчит вверх наперекор всему. Живые, даже слишком живые глаза, и в них выражение — как бы это сказать? — настороженности, что ли. Нервный, тонкий, как тростинка, хотя ему было уже тридцать один год.

— С той поры он, наверное, изменился — отяжелел.

— Я бы сказала, стал солиднее — линии затылка, подбородка определились. По-моему, это ему идет, он выглядит более зрелым и мужественным.

— А характер?

Такой же, как в двадцать лет. Как в пору нашего первого знакомства… Это кристальная, несгибаемая душа. Зло заставляет его страдать, но не пристает к нему. Мы все как-то приспосабливаемся, находим себе какую-нибудь защитную скорлупу — кто спасается сознательной слепотой, кто энтузиазмом, кто несокрушимым презрением, кто какой-нибудь идеологией, но каждый так или иначе мастерит себе убежище… Фреди никогда к этому не прибегал, у него нет уголка, где он мог бы укрыться; в этом бронированном мире он совершенно беззащитен.

— Я представляла его себе совсем другим.

— Я знаю, его бунтарство, непримиримость создали ему репутацию человека сильного, защищенного. Но это вовсе не значит, что он избрал бунтарство средством для достижения определенной цели. Истоки его творческой непримиримости — это его чистота, прозорливость и отказ от каких бы то ни было сделок с совестью.

— По-видимому, он хороший муж.

— О, лучше не бывает!

— И, само собой, хранит супружескую верность.

(Молчание.)

— Как вам сказать…»

Мгновение она рассматривала свои туфли. Потом подняла голову. Ответила на мою улыбку: «Право же…», как бы говоря: «Ведь мы, женщины, понимаем друг друга».

«— Видите ли, в первые годы мы не хотели иметь детей. Фреди много путешествовал, я повсюду ездила с ним. Я уверена, что в эту пору в его жизни не было никого, кроме меня. Но потом, тоже по обоюдному согласию, я родила подряд четырех сыновей — и все это за восемь лет. Понимаете сами, я была то беременна, то кормила, и вообще с утра до вечера вокруг стайка ребятишек… Я всегда чувствовала себя усталой, ну, словом… Нет, конечно, я не толкала его на это, но… Ну, в общем — скажем так, охотно закрывала глаза.

— Но ничего серьезного не было?

— Ничего. И к тому же он мне все рассказывал. Деликатно, стыдливо, но абсолютно все. И это были такие пустяки…

— Ну а вы? Вы тоже были ему верны? Вам не в чем себя упрекнуть?

— Конечно, нет! Неужели вы могли подумать…»

И, однако, она залилась краской.

«— Разве что… может быть… если это можно назвать…

— …небольшой роман?

— О нет! (Усмехнулась.) Понимаете, у Фреда есть двоюродный брат, немного старше его, они не видятся со времен Освобождения. Реми Провен. Внук бывшего министра — если не ошибаюсь, дед был перед войной военно-морским министром.

— Помню, помню. И что же этот Реми?

— Так вот, я встречаюсь с ним, и встречи наши совершенно безгрешны, но все-таки они тайные, понимаете?..

— Братья в ссоре?

— Да.

— Какие-нибудь семейные причины?

— Отчасти да. Но еще и личные.

— И все-таки вы капельку влюблены?

— Ничуть. Поверьте мне. Я люблю разговаривать с ним. Мне это просто необходимо. Фред такой непримиримый, такой импульсивный — иногда мне просто трудно выдержать. А Реми полная ему противоположность: он до крайности уравновешен, понимаете, даже чересчур. Но я прямо-таки упиваюсь этим избытком равновесия. Вдыхаю его всеми порами — это помогает мне держаться. Стоит мне увидеться с ним, и я чувствую себя лучше — успокоенной, отдохнувшей.

— Успокоенной, но чуть-чуть виноватой?

— Уверяю вас, нет.

— И все-таки — вы ведь обманываете мужа?»

Она похлопала глазами, покосилась на меня, мило передернула плечиками.

«— Ну, если вы так считаете…

— Я ничего не считаю, боже сохрани!

— Я хочу сказать… Поскольку я предоставляю ему право… он со своей стороны тоже должен мне позволить… Нет, положа руку на сердце, никаких угрызений я не испытываю.

— Но ему было бы неприятно, если бы он узнал, что вы встречаетесь с человеком, с которым он в плохих отношениях?

(Молчание.)

— Представьте себе, не думаю. Я уверена, что Фреди страдает из-за этого разрыва. Они росли вместе как родные братья. Их связывают воспоминания детства, юности! Иногда мне кажется, что, если бы он узнал… если бы я ему сказала: „Я видела твоего двоюродного брата“, он бы даже обрадовался.

— Может быть, вы могли бы их примирить?

— Нет, теперь уже поздно».

Ответила без раздумий, холодно, с непоколебимой уверенностью.

«— Они оба воспротивятся сближению. Не знаю, что между ними произошло. Когда я случайно познакомилась с Реми у наших общих друзей, они не встречались уже много лет. Реми не хочет говорить на эту тему, он качает головой и улыбается грустно, но твердо. Фред делает вид, что у него вообще нет никакого кузена. Единственное, что я знаю, вернее, о чем догадываюсь, — что Фреди чем-то глубоко оскорблен.

— Хорошо. Ну а ко мне?

— Простите, не поняла?

— Ко мне вы тоже пришли тайком? Пришли посоветоваться, не сказавшись ему?

— Что вы! Наоборот: это он убедил меня обратиться к вам. Он же видит, что я несчастна. Ведь я иногда дохожу до мыслей о самоубийстве.

— Ничего, мы все уладим».

Она ушла приободренная. Но это ненадолго. Пока — подведем итоги.

Брак по любви, укрепленный взаимопониманием: гневным неприятием современного миропорядка. У нее это неприятие умеряется атавистическими чувствами, унаследованными от многих поколений богатой протестантской буржуазии. У него, по ее словам, выражено столь необузданно, что она порой теряет душевное равновесие. Потом — знакомство с Реми, который на меня производит впечатление этакого тюфяка. Тем не менее она встречается с ним тайком и поэтому чувствует себя виноватой больше, чем хочет признаться мне и даже самой себе. В то же время нянчится со своим знаменитым мужем, как мать с капризным дитятей, но жаждет (не без замирания сердца) быть причастной ко всем крайностям этой мятежной натуры. Раздираема этим влечением и боязнью загубить себя.

Может быть, следует повидать мужа? Чтобы проверить ее слова. Оскорблен, говорит она. Чем и насколько глубоко? Не тут ли причины ее болезни? Попробуем также, если удастся, повидать этого Реми. Что это? Простая дружба? Неосознанная любовь? Увидим.

II

Первая запись Эстер Обань в истории болезни №Y… (Фредерик Легран).

На газетных фотографиях у него во рту неизменная трубка. Прекрасно. Добрый знак. (…)

(Замечание не такое уж странное, как может показаться на первый взгляд. Эстер когда-то, смеясь, открыла мне секрет одного из «тестов», с помощью которых определяла, как себя держать с пациентом, впервые являющимся к ней на прием. Она предлагала ему сигару, толстую сигару. Если пациент был человек некурящий, заряд пропадал даром. Курящий возьмет без раздумий сигарету, но сигара — это уж слишком большая роскошь, в больном просыпается недоверие: наверное, врач хочет притупить его бдительность. Но если, несмотря ни на что, он сигару возьмет, значит, с ним можно действовать напрямик, он из экстравертов, легко расслабляется, при случае с ним можно не церемониться. Трубка Фредерика свидетельствует о том, что он курильщик, а стало быть, «тест» к нему применим.)

(…) На телеэкране он показался мне выше ростом, чем я предполагала. Пожалуй, довольно красив. Нордический тип, резкие, нервные черты. Пресловутая непокорная прядь.

Однако рядом с Дюмейе отнюдь не производит впечатления страстной, но ранимой натуры, какую рисует его жена.

За словом в карман не лезет, соображает быстро, с блеском парирует, вынуждая собеседника защищаться. Лицо довольно суровое, несколько напряженное — и вдруг оно озаряется пленительной улыбкой. В общем, впечатление приятное. Но назвать его беззащитным? Во всяком случае, по виду этого никак не скажешь. (…)

(Итак, судя по всему, Фредерика Леграна, которого ей предстояло принять вскоре после того, как она занялась лечением его жены, Эстер Обань в первый раз увидела — как это часто бывает — случайно, по телевидению. Когда именно это произошло? Никаких указаний нет. Между прочим, в дальнейших беседах с мадам Легран имя ее мужа вообще больше не упоминается.)

(…) В жизни он тоже хорош собой, но вблизи заметен не вполне здоровый цвет лица. В будущем предвижу неполадки с желчным пузырем.

С первых же мгновений — встревоженное выражение заботливого мужа. Хороший признак — искренне любит жену. Конфликт, если таковой имеется, следует искать в другой сфере.